Ангарский Сокол - Страница 84

— Засурье! — крикнул Ивашка.

— Игнат Корнеевич Засурский, — ангарец записал имя Ивашкиного отца деревянной палочкой, из которой торчал чёрный, похожий на уголь, кончик и посмотрел на мать.

— Евдокия, Петрова дочь я, — смущаясь, молвила она. — Двадцать семь вёсен.

— Ивашка, девять годов мне, а это Машка, ей скоро три весны будет, — громко отвечал мальчуган, показывая на всё ещё потягивающую сладкое молоко сестру.

— Ремеслом владеете, Игнатий? — задал следующий вопрос ангарец.

— По дереву могу работать, бортничать. Борти у меня остались, — отвечал отец.

— Это очень хорошо! — воскликнул ангарец, — отпишу вас в Свирское! Там как раз нужны люди, умеющие обращаться с деревом.

— А ты, Евдокия, ткать умеешь? — обратился он к матери. — Очень хорошо! — обрадовался он, увидев, как та кивнула.

Ивашка, вчера получивший свою фамилию, сегодня пытался это осознать, зачем она вообще эта фамилия? Рядышком, свернувшись калачиком и покачиваясь на мешке с одеждой, спала Машка, а мать и отец сидели на краю телеги, свесив ноги. Как сказал сержант Василий, один из ангарцев, Засурские и ещё семьдесят пять человек определены на поселение в Свирское. Поначалу их везли на подводах по дороге, идущей параллельно реке и петляющей по вырубленной и вычищенной от кореньев лесной просеке, приходилось огибать и скалы, подступающие к самой Ангаре. Слева, за скалами, порогами шумела река, скатываясь по камням и проскальзывая в скальных теснинах. А в лесу было тихо и спокойно, умиротворяющее действовал птичий пересвист в шумящих кронах деревьев. Ивашка смотрел на облака — в высоком голубом океане неба парили белые островки самых причудливых форм. Мальчуган и не заметил, как провалился в глубокий сон. Снился ему родной дом, да рядом с ним седой дед с бабкой, улыбавшихся ему, но глаза их были полны печали. А Ивашке надо было догонять ушедших уже вперёд родителей и Машку, которая тонким голосом звала его за собой. Рядом ужом вился любимый пёс, громко и визгливо лая, пытавшийся не пустить Ивашку далеко от дома. И тут мальчуган с ужасом понял, что не помнит ни клички пса, не имён своих родных деда с бабушкой, всё ещё смотревших на него и прощально машущих ему руками, стоя у невысокого заборчика в тени высокой яблони, на которую любил он прежде забираться. Вдруг не стало пса, а тени принялись обступать мальчишку со всех сторон, совершенно закрыв собою отчий дом. На Ивашку навалился липкий ужас, ноги его сковал кандалами страх и он застыл на месте, не в силах двинуться. А вокруг него сгущалась тьма, обволакивая и превращая в серую, волнующуюся массу всё вокруг — цветы, травы и Ивашкины лапти уже стали сереть, а за ними и порты. И только обернувшись, он увидел родителей, шедших в ореоле света. Заорав дурным голосом, Ивашка… проснулся.

Поскрипывала телега, рядом тихонько сопела Машка, подоткнув под щёку кулачок. Мальчик быстро чмокнул сестрёнку в лобик и, повернувшись, сел, свесив ноги. Вечерело. Возница негромко переговаривался с одним из мужиков.

— Скоро середина пути, чуть далее зимовье будет, — уже погромче проговорил ангарец, — там на ночёвку встанем.

И правда, через некоторое время показалась покрытая зеленью леса скала, а дорога упёрлась в ворота небольшого зимовья, устроенного вплотную к скале. Барак, домик охраны, стойла для животных, поленница, отдельно стояла, как оказалось, уборная и будка пса — вот и все постройки окружённого частоколом зимовья. Пока распрягали оленей, крестьян проводили устраиваться в барак. Кто-то из воинов подбрасывал хворост для костра, чтобы приготовить кашу на ужин. А к сержанту Василию подошёл для доклада бывший в зимовье старшим молодой парень из первых переселенцев. С четырьмя товарищами он смотрел за этой частью дороги, что шла мимо ангарских порогов, прямо через зимовье.

— Казачков тех поймали, товарищ сержант! Пятеро, в лесу ховались, как с крепости по рации и передавали. На дорогу нашу они как раз вышли, Буян их издалека ещё почуял, — докладывал юноша. — Среди них один больной совсем.

Тут Ивашка заметил, что у парня на рукаве, так же как и у давешнего усатого ангарца светлой нитью вышит падающий за добычей сокол.

— В хлеву запер их, — продолжал доклад парень, — да они смирные, просили поесть и только. А болезный у нас на топчане лежит, спит. Под охраной.

— Молодец, Прохор, веди к казачкам, — похвалил его старший обоза и обернулся, заметив топтавшегося сбоку Ивашку:

— А ты чего здесь делаешь? А ну марш к своим! Ужинать и спать!

Мальчишка нехотя поплёлся к бараку, но по пути присел на бревно у костра. А там уже засыпали в первый котёл порцию крупы. Ивашка тут же нашёл нового человека для расспросов — кухарящего паренька из обоза с тем же знаком сокола на рукаве. Хоть он и был юн, ружьё его было приставлено к бревну, а на поясе висели серьёзного вида ножны, длинный нож был воткнут в лежащее у костра бревно. Ивашка тут же решил потрогать это красивое оружие.

— Не тронь! — крикнул паренёк.

Мальчишка вздрогнул и чуть ли не отпрыгнул от ножа, сложив руки. Лишь спустя несколько минут, когда прошла обида, он решился на вопрос:

— А что за нож такой странный, уж больно длинной.

Вместо ответа парень вытащил лезвие из дерева и с сухим щелчком приладил его к ружью, таким образом, что получилось нечто вроде копьеца.

— Понял? — спокойно спросил он.

— Нешто каждому ружжо дадут? — спросил Ивашка, кивая на оружие паренька.

— Не, сначала младшую школу надо закончить и пойти в старшие классы, у меня — механический класс. А ещё в соколята надо вступить.