Ангарский Сокол - Страница 98

«А тесто — не очень» — думал Карпинский, жуя енисейские пироги.

— Очень вкусно, Василий Михайлович! — тут же пришлось отвечать на вопрос о них же минутой позже.

— Ведомо мне, что по весне князь твой желал, дабы люди ангарские до Руси пошли. Тако же и я ухожу через три седьмицы, как землица подсохнет. Надобно Вячеславу Андреевичу весть дать, с обозом енисейским идти, через восемь седьмиц. Когда ваш пароход самоходный придёт? — начал, наконец, говорить о деле Беклемишев.

«Пора!»

— Василий Михайлович, так ты сам князю и скажи, чтобы с тобой наши люди и ушли. Сегодня можно поговорить, — осторожно сказал Пётр.

— Нешто пароход сегодня придёт? Откель тебе знать оное? — вытирая о тряпицу жирные от мяса пальцы, отвечал приказный голова.

— Пароход придёт позже, Василий Михайлович. А поговорить можно и сегодня, ближе к ночи, — посмотрел Карпинский на Беклемишева.

— Так Вячеслав Андреевич недалече? — удивился он.

— Нет, — закашлялся посол — он во Владиангарске.

— Пётр, говорили мне, что ты бесовщиной маешься, а жена твоя — ведьма. Не верил я в оное. И вот ты сызнова нелепицу речёшь. Как же я буду с Соколом говорить, коли он в крепости? Неужто колдовство учинять ты думаешь?

Ну и как ему объяснить? Эта унылая мысль плясала в голове и не находила ответа. Посему пришлось импровизировать:

— Понимаете, Василий Михайлович, у меня в доме есть умный прибор, то есть механизм, который… испускает волны, как круги по воде. Но он делает эти круги по воздуху — словами. А другой механизм, что стоит в крепости ловит эти волны той же железной палкой, что на крыше дома стоит. И передаёт те слова, что были сказаны.

Беклемишев, подперев кулаком голову, смотрел на меня, не мигая. Патовая ситуция, подумалось ангарцу.

— Как можно поймать слово железной палкой? Пётр, такого бесовства не бывает, — серьёзным наставительным тоном отвечал он.

— Бывает, только никак это бесовством назвать нельзя. Это лишь наукой зовётся, да знанием подкреплённое, — вздохнул Карпинский. — Вона, пароход наш — бесовство ли? Сам плавал на нём, ведь машина его толкает, а не черти!

— И что же, сегодня ты оное учинить можешь? — нахмурился Беклемишев. — Слова ловить будешь?

Кивнув, Пётр сказал, что заедет за ним вечером. Основное задание выполнено, оставался ещё один вопрос:

— Василий Михайлович, ещё вот что. В том караване, что вы привели в Енисейск, по пути погибло три десятка душ…

— И что же? — перебил ангарца собеседник, обгладывая куриную ножку. — На всё воля Божья, Пётр.

И тут ангарец впервые почувствовал отвращение к нему, да ещё и ножка эта! Кровь прилила к лицу. Ничего себе оправдание выдумал, Бог виноват!

— Как же так, Василий Михайлович? Что же вы Богом прикрываете свои упущения! — воскликнул Пётр.

Беклемишев опустил обглоданную ножку на стол и с укором посмотрел на собеседника:

— Лишку не реки! Божий промысел на то и есть. Всё что деется, то его руцею.

— А ежели мы караван сей поведём, да по уму? Снеди возьмём поболе, пути проторим меж реками, переправы паромные? Да к людям с ласкою?

— То дело твоё и княжье, а я в помощи тебе не откажу. Коли сподобитесь вы дорогу лучшую учинить — лепше станет от того. А злата у вас в достатке, — прищурился он.

Задумался приказный голова, а вот мне уходить пора. Пусть посидит — покумекает, может накумекает чего интересного. Распрощавшись, посол напомнил ему, чтоб ждал его к вечеру. Заскочу мол. А что? Сейчас можно заскакивать в прямом смысле этого слова. Заглянув в стойла, Карпинский хотел было позвать парня, что забрал Весту, но увидел его сразу. Тот, стоя спиной к входу, ласково говорил с посольской лошадкой, поглаживая её по морде.

— Здорово, паря! Лошадь моя понравилась? — сказал Пётр, стараясь сделать тон помягче.

— День добрый, пан посол! — юноша отскочил от Весты, будто та лягнула его копытом.

Карпинскому неприятно стало, что этот юноша столь пуглив.

— Как звать? — спросил ангарец, пока он выводил лошадь.

— Олесь, — отвечал тот, выходя на двор.

Пётр заметил, что у него рубаха была сзади изорвана, да не чинена. Непорядок.

— Олесь, чего в рванине ходишь? Почини.

— Дядька иглы не даёт, — пожал плечами парень.

Ангарец наконец взгромоздился на Весту и натянул поводья, поворачивая лошадь мордой к воротам.

— А ты заходи к Макару, в посольский острожек, он тебе даст иглу, — посоветовал он парню и направился в обратный путь, к Ленке.

В середине дня денщик Карпинского пришёл из Енисейска вместе со своим корешем из посадских. Огородник Серафим очень интересовался спичками, о которых ему говорил наущенный об этом послом Макар. О том, чтобы больше общаться с людьми из острога ему наказали ещё по приезду сюда, на берега Енисея. Карпинскому же Соколов говорил о том, чтобы тот как мог, привязал енисейцев к посольству. Вот они и начинали потихоньку бегать, а Онфим отдавал товары под запись. Ситуация напоминала то, что было в советской зоне Шпицбергена, о чём рассказывал Петру отец, некогда бывший там недолгое время. Работающие на угледобыче люди, в условиях запрета норвежцами хождения советских денег на архипелаге, удачно приватизированном ими в своё время, брали товары в местных магазинах бесплатно. Теперь также было и в посольской лавке, каждому бывшему в Енисейске человеку можно было получить себе совершенно бесплатно определённое количество спичек, мыла, свечей, иголок, небольших зеркалец и прочего. Платы Соколов брать не велел, а склад, меж тем, пустел. Енисейцы, кстати, всё пытались всучить что-нибудь взамен. Говорят, воевода Измайлов ревниво отреагировал на данный фортель ангарцев, поначалу даже пытался запретить ходить енисейцам к посольскому острожку. Но раз Беклемишев дал добро, то Василию Артёмовичу пришлось с этим смириться.